СОДЕРЖАНИЕ

• Добро пожаловать
• Государственная власть в России
• Праздники
• Российские новости
• Котировки, индексы
• Наука в России
• An H1 tag
• Культура в России
• Обратная связь

• Карта сайта

Последнее обновление:
November 01. 2016 15:37:25

Культура в России

Гуд бай, Раша?

Людмила БУТУЗОВА

У демографов и социологов новый тренд: они бьют тревогу по поводу очередной волны российской эмиграции. Если верить выкладкам главы Счетной палаты Сергея Степашина, за последние пять лет 1250000 россиян покинули родину. Эксперты и аналитики в зависимости от политической конъюнктуры то уменьшают эту цифру, то увеличивают, но все равно складывается впечатление, что все умные из «Раши» уже уехали, одни мы, непутевые, остались. «Культура» разбиралась, кого из россиян и почему тянет в чужие края, и так ли хорошо там, где нас нет.

Ностальгия по «Плешке»

— Отовсюду уезжают, и связано это в первую очередь с экономическими причинами, — усмехается профессор Лиссабонского университета Валентин Пряхин. — Из США на ПМЖ в другие страны ежегодно отправляется 250 тысяч человек, Германия теряет в виде отъезжающих за границу около 700 тысяч человек. И никто там по этому поводу не бьет в набат. Только в России отъезд за рубеж преподносится как политический протест. Истинные мотивы, боюсь, некоторых разочаруют. У россиян они такие же, как и во всем мире: проблемы с жильем, с работой, страсть к путешествиям или тайное желание прожить «еще одну жизнь» в другой стране.

Профессор сам — ходячая наглядность новой волны российской эмиграции. С 1995 года живет на два дома — в России и Португалии, критикует обе страны за неумелую миграционную политику, тоскует по «Плешке», где когда–то преподавал за 17 тысяч рублей в месяц. В Лиссабоне за тысячу евро читает курс лекций об экономиках развивающихся стран, а на досуге собирает материал для будущей книги о «новых русских португальцах». Они, оказывается, составляют уже чуть ли не половину населения страны. Если, конечно, считать вместе с украинцами, молдаванами, узбеками и другими братьями из бывших республик СССР.

— На чужбине практически всех выходцев с территории бывшего Союза объединяет только одно: недовольство страной, в которую они приехали, — утверждает Пряхин. — Она представляется еще более бюрократичной, чем их собственная, и абсолютно равнодушной к приезжим — никаких преференций за то, что ты из России, никакого снисхождения к незнанию языка, страны и ее законов. Всюду конкурсы, надо переучиваться, доказывать свои возможности. Наши же априори считают себя лучшими уже только потому, что добрались из дома до Португалии, большей частью нелегально и практически без денег.

— Сильнее разочарований, пожалуй, только жесточайшая конфронтация между собой, — продолжает Пряхин. — Причиной чаще всего становится выгодная работа, удачное жилье. Русский, даже если в них не нуждается, никогда не продвинет на это место украинца, вместе они сделают все, чтобы не взяли молдаванина, молдаванин любой ценой «завалит» казаха и т.д. В итоге хорошая работа достается вьетнамцу или китайцу, чьи диаспоры, в какой бы стране ни находились, держатся сплоченно и тянут «своего», иногда в ущерб собственным интересам. «Братство» наших народов — это миф.

— Утечка мозгов — тоже из серии мифов?

— Толпы уезжающих программистов, которых тут встречают цветами? Вообще смешно. Да, они есть, но работают чаще всего официантами и горничными за зарплату вдвое ниже, чем получает хороший программист дома. Я знаю молодых ученых, которые трудятся на стройке. Но и у себя в российской провинции они получали на уровне слесаря-сантехника — чем это было лучше? Сейчас хотя бы есть возможность заработать на лабораторное оборудование. Многие тем себя и тешат: заработаю, вернусь и продолжу двигать науку. Сыр-бор в России разгорается из-за ученых с мировым именем, которые приняли приглашение западной стороны. Но таких единицы, и они давно уже принадлежат мировой, а не российской науке.

— Как выглядит типичный российский эмигрант в Португалии?

— Это не амбициозный москвич. Встретить жителя российской столицы, прибывшего в Португалию на ПМЖ, — то же самое, что столкнуться с динозавром на Красной площади. Уровень жизни москвичей в разы выше, чем у португальцев, чего же там искать? Это и не представитель среднего класса, скопивший в провинции хоть какие-никакие капиталы. Рисковать ими в чужой, охваченной кризисом стране он не будет, пусть уж сгорят на родине. Едет провинциальная молодежь — уроженцы бесперспективных и малых городов, закончившие техникум, в лучшем случае какой-нибудь институт в областном центре и трезво оценивающие свои шансы на жизненный успех. Существовать, как их родители, друзья и соседи, — на грошовую зарплату, в убогих квартирах и без всяких перспектив, они не хотят. А Москва для глубинки страшнее и недоступнее, чем заграница. Чаще всего Португалия для них — случайная страна, выбор сделан по принципу «там тепло». То есть спать можно хоть на улице или на работе, представления о которой дальше стройплощадки не простираются. Если постараться, получишь контракт, легализуешься, а это уже счет в банке, квартира в ипотеку на сорок лет под 3% годовых, хорошая подержанная машина за сущие копейки, возможность увидеть «всю Европу». Вот эти «беженцы глубинки» — хваткие, упертые и готовые рыть землю ради лучшего будущего, — потеряны для России навсегда. В общем-то, жаль. Будь родина поласковее, они бы и дома пригодились.

Человек с мешком

Самая тихая эмиграция, которую почти никто в России не заметил, — челночная. А как ее разглядишь? Вот был на рынке Вася, его палатка — крайняя в третьем ряду. Торговал турецкими джинсами. Сейчас в палатке другой продавец, торгует турецкими куртками. А где Вася? Разорился? Нашел другое место? Уехал?

— В начале двухтысячных, когда государство без конца меняло правила игры с малым бизнесом, а сетевая торговля агрессивно вытесняла уличную, можно было не сомневаться: если человек свернул палатку, значит все — ни сил, ни денег на борьбу за существование уже нет, — говорит орловский предприниматель Максим Фаризов. — В те годы мы понесли самые крупные потери: из восьми миллионов человек, имевших свое дело, на плаву осталось не больше двух миллионов. Вот они, главным образом, и поперли в Турцию, когда там разрешили продавать иностранцам жилье и землю. Многим казалось: наконец-то появилось место, где предпринимателей не душат, и есть все условия для свободной торговли. Сужу по Орлу: каждый второй поплатился за эти иллюзии разорением или серьезной потерей позиции, которую он худо-бедно имел в России.

По оценкам турецкой стороны, с 2003 года, когда ворота на Босфор открыли настежь, ТАПУ (документ права собственности на недвижимость) и отурму (вид на жительство) получили свыше 300000 россиян. В основном это «уважаемые бавулы», как ласково кличут здесь наших челноков, чей образ неразрывно связан с неподъемным мешком на горбу.

В принципе, никто из бывших челноков, перебравшихся в Стамбул, на официальном уровне не чувствует к себе пренебрежительного отношения. Наоборот, премьер-министр Турции не упускает случая поблагодарить российское руководство за то, что на плечах малого бизнеса из России поднялись целые провинции на севере страны. Там и до сих пор шьют дешевое барахло типа семейных трусов, весьма востребованных в нашей глубинке.

У Максима Фаризова решение уехать в Стамбул созрело осенью 2008-го, в разгар кризиса.

— Как-то враз все достало, — вспоминает он. — У меня два магазина в аренде, товар эксклюзивный — в Турцию мотался по два раза в месяц, тащил оттуда все самое модное. А покупателей нет. Продавцы могли просидеть неделю, и никто не зайдет, чтобы просто посмотреть. В городе прошли большие сокращения, люди боялись тратиться на одежду. Голова сама повернулась в сторону Стамбула. Куда еще? Там, вроде, все знаешь, виза не нужна, русский язык как второй государственный. Не пропаду! Оставил магазины на жену и поехал.

Таких отчаянных набралось человек пятнадцать. Похоже на эпидемию в замкнутой среде: один чихнул, и другие заразились. Чем будут заниматься в «эмиграции», представления не было. После десяти-пятнадцати лет челночества инженеры и учителя из них — никакие. Стройплощадки и другая черная работа отметались без обсуждения — они же не гастарбайтеры какие-нибудь. Остается одно — торговля.

Самое легкое оказалось — покупка квартир. Вокруг Лалели (торговый центр Стамбула, где закупаются челноки) их было в избытке — двухкомнатная в среднем 60 тысяч долларов (в Орле по такой цене продается комната в коммуналке). Позже выяснилось, от чего такая дешевизна: турки их не берут, считается, что жить возле базара может только бесперспективный человек.

Открыть фирму, по словам Максима, тоже не проблема: в муниципалитете указываешь свою фамилию и адрес, по которому открываешься, — через неделю выдают лицензию.

— Приятно удивило, что платить не надо, — усмехается он. — Мы по старой привычке рассовали деньги по всем карманам — это чиновникам, это пожарникам, электрикам, охране труда, полиции, налоговой… Никто не берет! Они вообще не заходят и не контролируют, что и в каких условиях ты делаешь. Хоть атомную бомбу клепай в подвале! Сначала нам это нравилось, но потом я стал сомневаться. На «фирмах» черт знает что творится, клопы и тараканы — самое безобидное, духота, теснота. Мы с другом сидели в клетушке под лестницей, без света, на трех квадратных метрах, забитых шмотьем. Это единственное, что удалось выкупить под магазин у Саида, бывшего партнера по бизнесу. В Лалели свободных площадей нет. Во всяком случае, иностранцу их там не найти — турки, как и все торгаши, не любят конкурентов. Саид, конечно, добрый, но он основательно поколебал наше впечатление о Турции как о стране без поборов. Мы платили ему за все — за хорошее к себе отношение, за обещание когда-нибудь подключить нам электричество, за то, что пару раз в неделю отгонял от входа толпу «топтунов». «Топтунам» платил кто-то другой, чтобы покупатели не имели возможности спуститься в наш магазин. Товар залеживался не то что неделями, бывало и за две не продавалось ни одной вещи. Последний год, пока я не вернулся обратно, мы вообще жили на то, что нам присылали из дома.

Саша Липницкий, имевший в Орле собственный магазин и продавший его ради новой жизни в Стамбуле, за три года проел все, сейчас работает грузчиком в трех точках, по ночам пьет. Возвращаться некуда, жена вышла замуж, четырехлетний сын, выросший без отца, называет папой другого человека.

Игорь и Наташа Огрызковы открывали турбюро, пытались возить челноков по достопримечательным местам города. Прогорели. После марш-броска по магазинам «туристов» тянет спать, а не восхищаться древностью. Вернулись к старому занятию, опять снуют челноками между Орлом и Турцией.

— Своих проблем мы не решили, — признался «Культуре» Игорь, — их только прибавилось. Как, например, быть с детьми? Тащить их в Турцию не рискнули — другая система образования. Вообще все чужое. Лично я не смог привыкнуть даже к их публичным молитвам пять раз в день. Сидишь с человеком, договариваешься по делу. Из мечети звуковой сигнал — он вскакивает, расстилает коврик — и всё, о деле можно забыть. Они чужие, и ты им чужой, купи там хоть сто квартир.

Старость в Китае

В прошлом году бизнесмен Элмурод Расулмухамедов выдвинул идею переселять всех желающих российских пенсионеров в теплые страны.

На затейнике не оттянулся только ленивый — уж очень смешно представить русскую бабку из глухой Кукуевки с чемоданом на Гоа.

Между тем за последние пять лет наши граждане пенсионного возраста все активнее уезжают за рубеж — в Болгарию, на Кипр, в Хургаду. Не в эмиграцию, конечно, просто пожить пять-шесть месяцев у моря.

— Во всем цивилизованном мире люди загодя готовят себе «пенсионный плацдарм» — покупают домик в теплой стране либо накапливают круглую сумму на путешествия, — говорит директор Института социальной политики и социально-экономических программ Высшей школы экономики Сергей Смирнов. — В нашей стране кто может себе такое позволить?

Но вот новое явление: 40 000 стариков Сибири и Дальнего Востока уехали на ПМЖ в Китай, больше 100 000 оформили визы на временное проживание там. Эти цифры фигурируют в китайских источниках.

— Им можно верить, — говорит корреспонденту «Культуры» знакомый офицер из Благовещенска Виктор Стулов, с которым когда-то изучали контрабандные тропы российско-китайской дружбы. — В Китае, если масса пожилых иностранцев в городе переваливает за десять тысяч, правительство вводит специальные меры: упрощенное оформление недвижимости, телевизионные новости на русском, обязательный русский в магазинах и общественном транспорте.

«Спецмеры», по словам Виктора, введены уже в десятке китайских городов. Раньше других — в Харбине, Хуньчуне и Хэйхэ — самых облюбованных нашими пенсионерами из-за близости к России — 3–4 часа езды и ты уже дома.

Отец (72 года) и мать (68 лет) Стуловы живут в Хэйхэ три года. Продали двухкомнатную квартиру в Благовещенске за полтора миллиона рублей, купили там 100 квадратных метров за семьсот тысяч. Разница — в России, на книжке, снимать будут только на машину. Решили, что на старости лет она им все-таки нужна — путешествовать по Китаю. На жизнь хватает двух пенсий.

— Почти половина остается! — заверила «Культуру» по телефону из Благовещенска Любовь Николаевна, прибывшая к сыну в гости. — Все дешево, не то что у нас. Я уже и забыла, как экономить. А ведь раньше считала каждую копейку: у меня пенсия шесть с половиной тысяч рублей, у мужа — семь, четыре из них платили за квартиру, остальное на еду, на неотложное по хозяйству, а больше ни на что не хватало, старье донашивали! — возмущается она в трубку. — Зато сейчас у деда два новых костюма, у меня три концертных платья.

— Бабушка зажигает в хоре с китайцами, — суфлирует по телефону младший внук Саша. — Слов не знает, просто — ля-ля, ля-ля. Но ей все равно аплодируют — за платья.

Любовь Николаевна усиленно учит китайский — надо же знать десяток фраз, хотя бы для вежливости. Это не обязательно — в Хэйхэ много русских, а на их улице — так вообще двенадцать соседей по благовещенской пятиэтажке.

— Два подъезда в нашем бывшем доме почти полностью сданы в аренду, — подтверждает она. — Кто снимает? Китайцы, конечно. Мы к ним, они — на наше место.

Аренда двухкомнатной квартиры в Благовещенске стоит 450 долларов.

Зачем китайцам от своего сытого стола переться в Благовещенск и питаться там лапшой «Доширак», Стулова не понимает: «Кто знает, какой у них интерес?» В Сибири вообще говорят о китайской угрозе куда меньше, чем в Москве. А соседство с Китаем, в сознании многих россиян воспринимаемое как серьезная проблема, для дальневосточников, похоже, весьма удачное преимущество. Прежнее уныние, вызванное отдаленностью и нищенским существованием, в какой-то момент сменилось твердым осознанием выпавшего счастливого билета: рядом Китай.

Не одним пенсионерам Поднебесная стала милее родного дома. Бизнес уже давно там, на подходе юное поколение. У тех же Стуловых сейчас неразрешимая дилемма: у старшей внучки в одной руке приказ о зачислении в Дальневосточный федеральный университет (Владивосток), в другой — приглашение на учебу из Харбинского инженерного университета. Первое — бюджет, второе — платно. Вызвали бабушку, как главного эксперта. Она сказала: «Бесплатное в России сожрет больше, чем платное в Китае. Аллергии нет? Езжай в Китай».

При чем здесь аллергия? А вот при чем. Наши пенсионеры знают только одну причину, по которой в Китае невозможно прижиться. Это запахи. Несет отовсюду и не по-нашему.

Женское лицо

Эмиграция из России имеет «женское лицо». Среди наших граждан, переселившихся в Италию, доля женщин составляет 83%, в Испании — 68%, в Норвегии и Германии — 63%, в Финляндии — 59%. Феномен объясняется более высокой по сравнению с мужчинами частотой вступления в брак с иностранцами (30% случаев против 3,5% у мужчин), а также особенностями рынка труда в странах Европы, где женщинам-иностранкам предоставлен большой сегмент в сфере услуг.

Волны эмиграции

До 1917 года Российскую Империю покинули сектанты (старообрядцы, молокане и др.) — около 100 000 человек, и пораженные в правах евреи —1,5 миллиона.

Первая волна эмиграции из советской России поднялась после Октябрьской революции. Из страны бежали десятки тысяч представителей творческой интеллигенции — писатели, художники, артисты, политики, бизнесмены, офицеры русской армии, преследуемые новой властью.

Второй вал пришелся на конец НЭПа и начало победного шествия коллективизации. По некоторым данным, страна не досчиталась 8 млн граждан. Простые люди бежали через Иран, Монголию и Китай, высокопоставленные — через европейские столицы в качестве невозвращенцев.

Третья волна эмиграции, связанная с Великой Отечественной войной, оценивается в миллион человек, почти пятая часть «беженцев» служила у Гитлера.

Еврейские корни имела «брежневская» волна — через Израиль — унесла из России не меньше 2 млн человек.

«Колбасная» — конца 1980-х — начала 90-х исчисляется десятками тысяч граждан, пожелавших переждать начавшиеся реформы в сытых странах.

По материалам Газеты "Культура", www.portal-kultura.ru